— Но ведь первый случай произошел в субботу! — удивилась Тигренок.

Илья снова помассировал виски; теперь стало заметно, что он очень устал.

— Коготь — очень сильная вещь, Тигренок. Вероятностные нити тянутся далеко в будущее. А Темные подвержены влиянию Черных артефактов сильнее, чем мы. Особенно столь древних артефактов. Вот мелочь и начала беситься…

— Если это очень сильная вещь, как же Инквизиция его прошляпила?

— Не знаю, — отрезал Илья. — Меня там не было. Но твердо уверен: все, что возможно осуществить, рано или поздно кто-нибудь осуществит.

— Наши идут, — невпопад заметил Гарик. Действительно, приехал кто-то из хозяйственного отдела. Понятно зачем — увезти труп Андрея Тюнникова, в недобрый час сунувшегося в перехлест сил, до которых не успел дорасти.

— А этот Темный? — спросил наконец Антон. — Думаешь, он связан с похитителями?

— Не обязательно. — Илья мрачно наблюдал, как Тюнникова укладывают в черный пакет и застегивают молнию. — Возможно, отвлекает нас. Или может и сам не сознавать, что делает. Кстати, на это больше всего и похоже. Коготь командует им или тот, кто сейчас владеет Когтем. И Темный определенно стал сильнее со времени субботней стычки в подворотне на ВДНХ.

— Выходит, за ним нужно следить? — предположил Толик. — Если он связан с Когтем, он неизбежно выведет нас на похитителей?

— Если связан — выведет.

— А если нет?

Илья только вздохнул.

— У нас будут еще неожиданности и ЧП. И этот Темный снова будет маячить в пределах видимости. Непременно.

— Постой, — напрягся Гарик. — А если он предназначен Когтю?

— Вот этого я и боюсь…

Антон потряс головой. После событий полуторалетней давности ему некоторое время казалось, что уже можно назвать себя опытным и тертым дозорным. Сейчас же он снова ощутил себя подмастерьем среди виртуозов. И сознавать это было очень неприятно.

Зазвонил телефон — местный, гостиничный. Слышать звонок обычного телефона после трелей сотовиков было до странности непривычно.

— Алло? — Трубку снял Толик, послушал и повернулся к Илье: — Тебя. Это Семен.

Илья взял трубку, поднес к уху и сразу обвел всех цепким взглядом.

— По коням, ребята. Шеф уже в офисе.

Антон, чувствуя неясную усталость, подумал, что сейчас снова увидит Светлану. И снова ощутит, как пропасть между ними расширяется с каждой секундой.

Долго в ожившем офисе Дневного Дозора я не высидел. Стал задремывать на ходу, и меня просто направили отсыпаться. Я не возражал, потому что провел на ногах больше суток, и глаза просто слипались.

Я забылся под еле-еле доносящееся откуда-то пение Кипелова:

ГЛАВА 3

Проснулся я, когда осознал — меня зовут. Зовут, словно вампиры жертву. Еще не вполне очнувшись, я встал и нашарил на стуле одежду.

Зов был сладостным и манящим, он обволакивал, ласкал, подталкивал, ему невозможно, совершенно невозможно было сопротивляться. Он звучал то как музыка, то как пение, то как шепот, и в любой ипостаси он был совершенством, отражением моей собственной души.

И — как удар под коленки — толчок на следующую ступень.

Зов сразу перестал надо мной властвовать, хотя звучать не перестал. Я уронил брюки и мелко затряс головой.

Больно-то как…

Гипнотическая патока медленно вытекала из меня. Вытекала и проваливалась куда-то под пол. Отработанная светлая энергия, потускневшая сила.

Я вдруг отчетливо понял, почему жертвы вампиров подставляют шеи с улыбкой на устах. Когда звучит Зов — они счастливы. Они всю жизнь шли к этому сладостному мигу, и жизнь по сравнению с ним — пуста и сера, как мир в сумраке.

Зов — это своего рода подарок. Освобождение. Только мне пока рано освобождаться.

Не знаю уж почему, но новое мое умение на этот раз заключалось в невосприимчивости к магическому Зову. Я его слышал, понимал, но продолжал полностью контролировать себя. Ну и, понятно, отгораживал сознание от зовущего, чтобы тот не заподозрил, что жертва из сомнамбулы превратилась в охотника,

«В охотника? — переспросил я сам себя. — Хм…»

Значит, предстоит охотиться. Что ж, интересно.

Зов продолжал звучать.

«Ну и ну, — подумал я. — Это ж резиденция Дневного Дозора. Тут же все пропитано магией. Тут защита такая — что ой-ей-ей. И Зов действует… действовал?»

Светлые изрядно потратились на этот трюк. И на то, чтобы скрыть его от посторонних глаз. Их счастье, что шефа Дневного Дозора нет в Москве — его обмануть Светлым не удалось бы никакими силами.

Тем временем я спокойно оделся, с грустью подумал, что мечта сходить в ресторан и слопать горячей солянки, а потом чего-нибудь вроде утки в вишневом соусе снова откладывается на неопределенный срок, поставил пару-тройку слабеньких охранных заклятий и вышел из номе… Ах да, из квартиры. Здесь это называется квартирой, так что не будем нарушать традиций. Плоский блин плейера, конечно же, был пристегнут к поясу; я сунул в уши маленькие бусины наушников и нахлобучил шапку.

«А поставлю-ка я случайный выбор, — подумал я, манипулируя сенсорами управления. — Поиграю с судьбой».

Сделав все, что надо, я пошел к лифтам, ожидая, что же выберет мне судьба.

Судьба снова выбрала мне песню с альбома Кипелова и Маврина. На этот раз — другую.

М-да. Мрачноватое пророчество. И когда это я успел сжечь последний мост? Может быть, я как раз за этим и вышел из номера? Вместо того чтобы подняться этажом выше и поинтересоваться судьбой какого-то там могучего Когтя. Но меня толкало на Зов то самое нечто, что с недавних пор крылось во мне.

Голос Кипелова завораживал не хуже, чем Зов. Он звучал гипнотически, он был убедителен, как сама истина. И я вдруг понял, что слышу гимн Темных. Воплощенный идеал их мятущихся, не признающих границ и правил душ.

Свобода. Единственное, что нас по-настоящему интересует. Свобода — от всего. Даже от мирового господства, и невероятно жаль, что Светлые никак не могут этого понять и в это поверить, и плетут поэтому, и плетут бесконечные свои интриги, и чтобы оставаться, как и раньше, свободными, мы просто вынуждены вставать у них на пути.

Лифт скользил вниз, минуя сумеречные и обычные этажи. Я свободен…

Если Кипелов — Иной, он Темный. Никто не сможет петь о свободе ТАК. И никто, кроме Темных, не услышит в этой песне ее истинного, глубочайшего смысла!

Два молчаливых ведьмака на вахте внизу выпустили меня беспрепятственно — не зря Эдгар велел внести образ моей регистрационной метки в рабочую базу. Я вышел на Тверскую — в нарождающиеся сумерки очередного московского вечера. Вышел навстречу Зову, но свободным от него. И от всего на свете.